291-292) сказано:
«Врач-новатор, например, активно интересуется всеми новшествами медицины, охотно использует самые смелые методики и первым осваивает аппаратуру нового поколения - но он закрыт для изменений в социальной, политической и экономической сфере. Чем сильнее бушует волна протеста в университетах, чем чаще пожары в гетто - тем меньше он хочет об этом слышать.
Внешне он справляется очень хорошо, но он тоже играет в игры с самим собой. Он рискует проснуться однажды утром и обнаружить, что его специальность морально устарела или изменилась - под влиянием событий, недоступные его пониманию.»
Та самая профессия врача, которая испокон веков должна быть более консервативной, чем в целом всё общество, является сдерживающим фактором в осознании нового подхода в обществе к их профессии в целом. Врач может лишь учитывать те изменения, которые происходят внутри самой его научной дисциплины, но в силу своей специализации он просто напросто не способен оценить грядущие изменения отношений к его профессии в обществе. Иначе как же врач не мог не заметить разницы в двух подходах к родам. Ту разницу, которую общество пользователей медицинскими услугами для себя уяснило достаточно давно. Например:
«Ну вот, привёз меня Игорь, муж, в роддом. Поздно уже. Темно. Он вещи мне отдал и уехал. А я осталась.
И так мне стало страшно!.. Вот, думаю, бросили меня все... на произвол судьбы. А мне больше всего на свете в те часы хотелось даже не того, чтобы болеть перестало - просто, чтобы хоть кто-нибудь ко мне участие проявил. Сказал что-нибудь. Совершенно я была не в состоянии находиться одна. Помню, всё выходила в коридор - в надежде, что какая-нибудь медсестра на меня обратит внимание и я ей расскажу о своих ощущениях, а она мне что-нибудь ответит, мы с ней поговорим... А меня привели впалату, где стояло 12 кроватей - совершенно чёрных. Они все были не застелены, с чёрными матрасами и чёрными подушками. Дали наволочку. Сказали: «Спи». Выключили свет. Как потом оказалось, я рано приехала, схваток ещё не было. Я посмотрела вокруг: за окном темно, только какой-то очень одинокий фонарь, в палате темно, кругом всё черное. Стра-а-шно!.. Легла и стала реветь. Лежу и реву, очень уж одиноко. Вдруг внутри у меня что-то словно взорвалось и потекло. Что?... Почему?... Ничего не понятно. Никто не приходит. Никто ничего не объясняет.
Наконец утром пришли врачи, посмотрели меня перед сменой - у них с восьми до девяти пересменка. А я вроде как, рожать уже всерьёз надумала. По лицам вижу: мешаю я им. Пересменка ведь. Стыдно мне стало, до того стыдно, что я в 8.00 на стол легла, а в 8.17 родила Арину.
И так я от всего этого устала, что даже плач её меня ни капельки не трогал. Её врачи там взвешивают-меряют, она ревёт, а мне вроде и всё равно. Я им позволила (внутренне позволила) её забрать и распоряжаться ею по своему усмотрению.
Ещё я ужасно боялась разрезов - мама мне говорила, что обязательно будут резать. И я всё время думала: как они теперь будут меня зашивать...
Я много лет думала, представляла, как это будет, когда у меня родится малыш и я буду мамой. Просто уверена была, что буду безумно счастлива в эти минуты, такие меня будут переполнять чувства... И вдруг - практически никаких чувств. Разве что страх. И ведь не делали со мной там ничего особенно-то плохого: и роды вроде несложные были, и врачи на меня не кричали, никто меня не оскорблял, не обижал. Они честно делали своё дело, но ... понимаете, во всём этом деле не было Души! Они снизвели процесс появления моей малышки на свет до просто боли и борьбы с этой болью - на чисто физическом уровне. И никаких эмоций. А для меня почему-то самым важным было ни в коем случае не кричать во время родов - такой вот пунктик. Очень я гордилась, что вот все кричат, а я - нет.
Два дня после родов я ходила в буквальном смысле слова «по стеночке», меня качало от слабости. То, что в роддоме из родов забирают душу, мне кажется, лишает женщину какой-то очень важной энергетической поддержки, подпитки. Не в чем черпать силы. Никогда больше в жизни - ни до того, ни после - я так отвратительно себя не чувствовала. Да ещё этот режим роддомовский, когда всё по расписанию, всё для удобства их, а ни в коем случае не твоего. Мне кажется, я там и не спала толком. В час ложились, в пять утра поднимали на процедуры. Я пришла домой с единственным желанием: спать!
Поэтому, когда мне Арину принесли в первый раз кормить, я, конечно же, была счастлива ... но - в меру. И ещё: за восемь дней, которые я так пролежала (у меня поднялась температура, и я лежала дольше, чем другие), я ни разу не подошла к детской палате, чтобы попереживать: как там она? Приносили, брала, кормила, отдавала, и вроде как достаточно. А могла ведь в ту палату заглянуть, подсмотреть... Меня там настолько вымотали, что я была просто не в состоянии о ком-то ещё заботиться, думать.
Только когда я родила потом Гришу - дома, я вдруг поняла: какой же кошмар, когда ребёнка вот так уносят от тебя! Как же они всё это переживают там? Только что ты был с мамой одно целое, и вдруг взяли чужие руки, унесли куда-то...