Чтобы поддержать свою пациентку, он говорил:
"Ну улыбнись же, милочка. Тебе придется пройти через ад, но не бойся,
дорогуша, я всюду буду с тобой. Не грусти!" Были другие, кто задерживал роды
из-за того, что больше думали не о благе женщине, а о собственном успехе.
К счастью, существуют и иные врачи, движимые истинной добротой и человеческим
пониманием, желающие помочь женщине в ее трудном деле - родить ребенка,
позволяющие быть ей в этот момент "звездой первой величины". Таких я называю
"моторами".
Одним из многочисленных обвинений в мой адрес было и то, что я и есть
"мотор", но этого мне не хочется отрицать.
Единственное, я хочу добавить к этому, что никогда не стремился стимулировать
роды без необходимости и никогда не торопил женщину ради собственного
удобства.
До сих пор мы слышим, как вполне обыденно раньше времени прорывают оболочку
плодного пузыря или происходит какое-либо иное стимулирование родов, и все
ради того, чтобы уложиться в какое-то определенное время. Мы до сих пор
слышим об анестезии и щипцах, к помощи которых прибегают для получения нужных
показателей отчетности или вовсе по чисто эгоистической причине, ибо это есть
наибыстрейший способ. Я понимаю, акушеры - занятые люди, но что мешает
занятому человеку быть хорошим акушером?! Мне часто говорили: "Но мой
дорогой, у меня просто нет времени, чтобы все это сделать. Мне много о чем
надо заботиться и много чего надо успеть".
Три года подряд я планировал взять полноценный трехнедельный отпуск. И каждый
год десять-пятнадцать дней из этого отпуска жертвовались младенцам, которые
упорно не хотели покидать утробу. Не удивительно, что моя семья очень плохо
отзывалась об акушерстве в качестве хобби! Пригласить друзей к обеду означало
приблизить чьи-нибудь роды именно к этому же времени, а выполнить давнишнее
обещание свозить семью вечером в театр было практически невозможным. Те
особенные дни учебного года, когда дети с нетерпением ждали приезда своего
отца, очень часто заканчивались полнейшим разочарованием.
В конце лета 1939 года я все-таки смог вывезти свою семью на две недели
отдохнуть на побережье. В последнее воскресенье мы все были в церкви и пастор
сообщил, что несколько минут назад Германией была объявлена война. Мы
заторопились домой. Наш городок находился в двадцати пяти милях от Лондона.
Приехав, мы обнаружили его наводненным эвакуированными. Вскоре завыла сирена
первой воздушной тревоги, и из-за отсутствия какого-либо подходящего убежища
женщины и дети поспешили в подвалы, где стояли котлы и печи. Я остался
наверху и начал готовить чай на всю "компанию", предпочитая лучше попасть под
летящие осколки, чем в назойливое общество дамочек и их капризных детишек.
Моя практика на Харлей-Стрит прекратилась. О машине пришлось забыть из-за
отсутствия бензина, хотя в моем распоряжении их было даже две. Во время
рождественских праздников того года как-то странно перемешались война и мир.
Как-то раз после отбоя воздушной тревоги я сидел в своем кабинете. Внезапно
мое внимание привлекло необычное гудение самолета, летящего очень низко и
прямо по направлению к дому. Я прислушался, и тут же раздался пронзительный
свист огромной бомбы, падающей прямо за моим окном.
Мгновение спустя я обнаружил себя, лежащим в нескольких ярдах от дома на краю
глубокой воронки. Соседний дом превратился в груду камней. Все мы, включая
няню, которая оставалась в нашем доме, работали как проклятые, пытаясь
обнаружить следы жизни. Я запустил руку в груду обломков и наткнулся на
маленькую ладошку. Пульс был ровным и хорошо прощупывался.
Торопливо пробираясь навстречу руке, я приказал другим присутствующим
освободить от обломков лицо. Вскоре освободили рот, затем голову и плечи. Еще
немного работы, и я за плечи вытащил ребенка. Им оказался мальчик лет
двенадцати. Вскоре он пришел в себя, и няня увела его.
Я снова начал копать и наткнулся еще на одну руку, на этот раз пульса не
было. Тело быстро достали из-под камней. Мы напряженно работали до тех пор,
пока не выяснили, кто был мертв, а кто остался жив.
Этим же вечером мои дочери устраивали давно задуманную вечеринку. Были
приглашены около двенадцати пар. Вечер прошел отлично. Бомбы не падали по
округе, и последний гость, веселый, довольный и далекий от войны, растворился
в темноте уже в третьем часу ночи.