"Не
обижайся, старина, - сказал один из троих, - но честно говоря, мы думаем, что
тебе следует немного подучиться акушерству, прежде чем начинать писать такие
работы".
Сердцем я предчувствовал такую реакцию. Хотя мои тезисы содержали достаточное
количество общепринятых положений (которые можно было и опустить, но я еще не
дошел до этого), в них были представлены и существенные отклонения от
устоявшихся акушерских догм. "Хорошо, я подучусь", - ответил я им. Вернувшись
домой, я запрятал рукопись подальше и отправился бродить по серым неуютным
улицам Ист-эндских трущоб. За все оставшееся время работы в Лондонском
госпитале я никогда больше возвращался к своим запискам.
Когда подошло время распределения и получения постоянного места службы, меня,
к большому удивлению одногруппников, обошли стороной. Это значило, что я
должен был оставить свое любимое акушерство и заняться общей практикой.
Вскоре после начала работы в паре с пожилым терапевтом в маленьком городке
неподалеку от Лондона я женился. Когда появлялся на свет мой первый малыш,
мне не разрешили присутствовать при родах. Акушерка, сообщившая о рождении
ребенка, обнаружила меня, спокойно читающим газету. Только вот газета была
перевернута вверх ногами! К моему сожалению, все неестественное, виденное
мной в акушерской практике, происходило и в моем собственном доме.
Несколько лет спустя, в мае 1926 года вместе с тремя другими докторами я
приступил к клинической практике и таким образом смог посвящать все свое
время акушерству. Сама идея совместной работы трех специалистов была
настолько нова в медицинских кругах, что наше начинание было принято не
очень-то приветливо. Среди докторов, слышащих о нашей работе, поднялась волна
протеста. Один из них даже доложил о нас в этический комитет местного
отделения Британской Ассоциации Медиков. Мы подверглись проверке, но в итоге
решение было принято в нашу пользу.
Теперь я полностью смог сконцентрироваться на своей специальности, продолжая
применять свои теории к пациенткам, предпочитающих мои методы и по их словам,
и по моим наблюдениям. Я помню, как принимал роды у одной девятнадцатилетней
девушки. Перед началом второго периода она заверила меня, что все идет
отлично. Девушка умела управлять собой и потугами, и все шло исключительно
хорошо, пока в комнату на цыпочках не вошла ее мать. С выражением ужаса на
лице она подошла к кровати и взяла дочь за руку. После прекращения очередной
схватки, мать уронила слезу и прошептала: "Милая, если бы я только могла
взять часть твоей боли!" К счастью, моя пациентка в этот момент переключилась
на меня, поэтому она только улыбнулась матери и сказала: "Да, я знаю, тебе
очень тяжело на это смотреть. Пожалуйста, иди, мама. Я добавил сценическим
шепотом: "Пожалуйста, уходите".
Никогда не забуду мученического выражения лица другой девятнадцатилетней
девушки. На этот раз роды вел не я, меня попросили помочь. Роды шли медленно.
Свекровь роженицы - неподражаемый образец того, как не надо вести себя при
родах - бросилась мне навстречу и распахнула дверцу машины еще до того, как
водитель успел привстать с места. Она тянула меня за руку и кричала:
"Быстрее, быстрее. Они убьют мою невестку. Спасите ее, спасите ее!" Я
постарался охладить ее пыл, посмотрев на нее с улыбкой: "Спасти от кого?"
Наверху царили страдания и неразбериха. Молодая женщина, раздетая ниже пояса,
кусала полотенце, запиханное ей в рот. Когда я вошел, полотенце убрали, она
вскинула мне навстречу усталую руку и прохрипела: "Ради Бога, дайте мне
покоя!"
В ее родах все было нормально, кроме того, как они принимались. Каждая
схватка являлась сигналом для громких выкриков, типа: "Напрягись!" "Давай!"
"Держись!" Надавливание на живот чередовалось с приподниманием ягодиц, чтобы
посмотреть, не появился ли ребенок. Сестра, доктор и даже свекровь смотрели
на безобидный вход во влагалище с мучительным нетерпением. Но шейка матки еще
недостаточно расширилась. Я выдвинул предположение, что они все устали и
предложил им попить внизу чай, а мне и пациентке принести по чашечке
некрепкого и теплого напитка наверх. Через час появился здоровый малыш.
Несколько глотков эфира в самое трудное мгновение (молодая женщина была очень
сильно возбуждена), и вновь воцарилось спокойствие. Жалобная просьба девушки,
замученной суматохой: "Ради Бога, дайте мне покоя!" запала мне в душу, так же
как и незабываемое впечатление от могущества спокойствия и уверенности.
Еще задолго до этого для меня стало очевидным, что первое, с чем надо
бороться, чтобы избежать боли, - это напряжение.