Ну да, конечно, кто же еще может звонить в воскресенье по служебным делам, кроме Вадима Николаевича! Голос — будто наждачной бумагой по трубке... Чертежи, «привязка коммуникаций», «по-новому нужно решить, а сроки жмут»... Руководитель ,у нас деловой, но чересчур поглощен работой; как-то позвонил мне в половине двенадцатого ночи, будучи уверен, что только девять вечера.
Сейчас я старался быстрее закончить разговор, так как за дверью слышал профессионально звучащий, учительский голос Веры Ивановны: «Нельзя это трогать! Ни в коем случае!»
Мне тут же представилось, как лицо Ксеньки мгновенно снова становится прежним, беспомощно удивленным и непонимающим, каким оно было несколько месяцев назад. Тогда она только начинала рассматривать свои руки, ноги, шлепать ладонью по игрушкам, по деревянным прутьям кровати. На каждую игрушку внимания у нее хватало самое большее на полминуты. Немножко дольше она могла слушать наши с ней разговоры. Ее, видно, здесь занимало меняющееся выражение лица и интонации. Позже, когда она стала ползать, у нее появился странный объект интереса — нитка на диванном покрывале. Эту нитку она могла рассматривать и ковырять почти три минуты — срок для нее огромный! Вот тут уже ее лицо все чаще утрачивало свое беспомощно-удивленное выражение, становилось сосредоточенно-деловым. Сейчас у нее уже солидный исследовательский опыт: оторванная обложка книги, выковырянная затычка из надутого гуся (звук — «Пых!», изумленный вскрик) и наконец — настенный светильник.
Вадим Николаевич говорил что-то об ошибке в расчетах, а за дверью уже слышался тревожный писк, заглушаемый отчетливо звучащими словами: «Нет, Ксюша, не надо! Вот, смотри, какая интересная игрушка!»
Когда я положил трубку, в соседней комнате писк сменился громким ревом. (Удивительно, такое маленькое, почти невесомое существо и такой мощный басистый звук! Даже в комнате соседки бабы Глаши слышно.)
Вхожу. Вера Ивановна трясет давно уже надоевшей Ксеньке погремушкой у ее искаженного плачем лица, сердито приговаривая:
— Избаловали девчонку. Все ей позволяют!
Из ванной, бросив стирку, прибежала Валя. Пришел Максим Петрович, оторвавшись от разобранного до последнего винтика фотоаппарата.
— Разве можно так воспитывать?! — продолжала возмущаться Вера Ивановна. — Совсем не приучаете ее к слову «нельзя».
— И не надо пугать ее этим словом, глушить естественную любознательность, — разразился я очередной тирадой. — А то сейчас глушим, потом в школе удивляемся, почему у детей интереса к учебе нет.