Была ли польская женщина, Fremdarbeiterin , в тайне тем, к кому она могла обратиться за материнской лаской и утешением? Жила ли она в глубине ее души, подобно тому, как и я все эти годы присутствовала где-то на краю ее сознания, прежде чем стала нужна ей? Г-жа Д. приняла мою интерпретацию и печально сказала, что эту женщину и ее дочь услали на какую-то фабрику, и неожиданно закричала в ужасе: «Это же был Аушвитц!» Оглушенное молчание застыло в комнате, никто из нас не мог заговорить. Так всплыло тайное детское знание об Аушвитце, и отщепление аффекта было пережито на сессии. Теперь она могла открыто плакать о своих погибших любимых, как я о своих. Мы поняли, что она не могла оплакивать свою бездетность, пока в глубине души таилась нескончаемая скорбь по жертвам Катастрофы, которых она знала и любила.

Заключение
На пациенток второго поколения, чьи случаи я привела в данной статье, повлиял роди-тельский опыт Катастрофы несмотря на то, что никто из их родителей не прошел через концлагерь. Винникотт как-то написал, что «нет такой вещи, как ребенок» (Винникотт, 1965). Он имел в виду, что там, где мы видим дитя, мы видим материнское воспитание. Следовательно, пациентки, проходившие у меня анализ, выносили в аналитическое пространство не только их собственную психопатологию, но и отцовскую и материнскую. Развитие и интеграция Эго ребенка зависели не столько от самой матери, сколько от ее причастности к Катастрофе и от того, как она справилась с этой трагедией. Тайна, вынесенная в аналитическое пространство, была аспектом идентичности пациентки, неиз-вестным ей самой.
Мать г-жи А. героически сражалась вместе с еврейскими партизанами. Поэтому она могла использовать свою агрессию для сопротивления бесчеловечности, для отмщения за убитых. Она, по-видимому, адекватно оплакала утрату старого мира и радовалась, создавая новый и интересный мир для себя и семьи. Но на пути полоролевой и сексу-альной идентификации ее дочери встала тень ее убитого сводного брата, хотя у дочери была возможность в остальном идентифицироваться со своей сильной матерью. Мать Джуди родилась в Америке, и Катастрофа не затронула ее лично. Хотя у Джуди были и другие проблемы, нуждавшиеся в дальнейшем анализе, удар Катастрофы был очевиден в истории ее первой поездки в Европу, словно в этой поездке она прошла через драму, о которой никогда не говорили в семье. Симптом исчез после его распознания и прора-ботки.
Г-жа Д., пациентка из Германии, хранила тайну своей жизни, не раскрытую в преды-дущем анализе, и нуждалась в том, чтобы эту тайну услышали. Увидев и услышав меня много лет назад в Германии, она, кроме того, нуждалась в том, чтобы именно со мной (в силу слабого внешнего сходства) разделить горе и боль утраты польской матери и ее дочери: ведь все это время она ждала, что они вернуться.