Там она свернулась клубочком и принялась сопеть, улыбаясь и причмокивая во сне.
Это была самая умилительная картина, которую я видела в жизни – парадно одетый мужчина, на котором спит новорожденный ребенок.
Как там пишут в любовных романах?
«Она была счастлива. И так теперь будет всегда!»
Не будет. Хватит на нашу долю еще ссор и неприятностей, но возможно, если почаще вспоминать, как новорожденная Наташка мирно дрыхла на белой рубашке Сергея, нам удастся сохранить в жизни что-то, что позволит нам быть счастливыми, даже ругаясь.
Окончательно я понял, что произошло, 30 декабря. Катю согласились отпустить на Новый год, но потребовали вернуться 2 января – снять швы.
– Видишь, какая у нас умная дочь, – говорила Катя и кивала на кулек, который я неуклюже прижимал к себе. – Если бы операция была, как планировалось, 27-го, то Новый год мы бы в больнице встречали.
– Нет, в больнице плохо! – Машка забегала то с одной стороны, то с другой, но лица сестры рассмотреть никак не могла. – Там и елки нет, куда Дед Мороз подарки принесет?
Катя вдруг сжала губы и попросила:
– Маш, сходи к тете Вале. Попроси у нее вермишели, у нас, кажется, нет!
Как только дверь за Машкой захлопнулась, счастливая мать развернулась ко мне, но я уже знал, в чем проблема.
– Я все подготовил. На этот раз Дед Мороз принесет Машке альбом с наклейками для Барби, краски с пульверизатором и паззл. Большой, на весь ковер.
– Ах ты, радость моя, – только и сказала моя радость.
А потом мы праздновали Новый год. Самый странный в моей жизни. Все было шиворот-навыворот.
За хозяйку был я. За массовика-затейника – Машка. Вместо нормального шампанского мы пили безалкогольное игристое. Вместо проводов старого года пришлось кормить Наташку. Вместо встречи Нового… Нет, тут мы успели разлить и выпить, но в последнюю секунду. А все потому, что младший ребенок устроил громкий скрип (который заменял ей плач) за десять минут до полуночи. И угомонилась Наташка только у меня на руках!
Катя – из ревности, не иначе – стала объяснять, что это потому, что я теплый, а молоком не пахну. Но мы-то с Наташкой знали, в чем дело. Мы бродили по квартире, и она сопела, как маленький пылесос, а я раздувался от гордости, как воздушный шарик, надуваемый маленьким пылесосом.
Я вышагивал из угла в угол и повторял про себя: «Это моя дочка. Это мой родной ребенок».
Это был лучший Новый год в моей жизни.
Впрочем, мы с Катей еще вполне в детородном возрасте. Не исключено, что через пару лет весь этот странный праздник повторится, только бегать вокруг стола будут уже две сумасшедших дочки, а в кроватке надрываться – сын.
Черт с вами, пусть это снова будет дочка.